Он всегда шагал в ногу со временем, в 1991-м был демократом, в 2001-м – охранителем. Может, я ошибаюсь, но мне помнится он на кадрах хроники того августа рядом с лежачим памятником Дзержинскому. И я точно помню, как он же спустя лет десять предлагал вернуть его на старое место.
Не в том ли секрет его невероятной популярности? Многим он казался «своим парнем», даже к богатствам его жены относились более-менее спокойно (а как иначе?), наконец, им был по душе «лужковский стиль» в архитектуре. Разве что Доренко его ненавидел, помню, как с гитарой в студии праздновал падение всесильного врага.
Мне довелось видеть его дважды, один раз в официальной обстановке, другой – в неофициальной, на дне рождения академика, тоже уже покойного. Оба раза он не то, что «зажигал», скорее, сам себя разжигал, начинал говорить и уже не мог остановиться. Все это было не слишком содержательно, но, по крайней мере, живо.
Живой была и его обида на публикации, где он упоминался негативно, его люди их отслеживали и судились с авторами. Успешно, разумеется – суды он стал проигрывать только после своего увольнения.
Помню, рассказывали очевидецы сцены его встречи с уже опальным Гусинским летом 2000 года – их видели на веранде ресторана на Бронной, на глазах у изумленной публики они выпили по рюмке чего-то, коротко друг с другом переговорили и разъехались на ожидавших их лимузинах. В общем, было в нем нечто живое, в отличие от многих.
