В отчетах о функционировании немецких концентрационных лагерей со времен Второй мировой войны сохранились данные о том, что среди конвойных, проходящих службу в спецчастях охраны заключенных были прикомандированы украинских гвардейцы, которые проходили подготовку вахмана в школе, располагающаяся в Травниках. Кем были эти офицеры и как они оказались в нацистских структурах?
Место и обстоятельства создания тренировочного лагеря СС
Травники — город, расположенный на Випре, в нынешнем Свиднике, в Люблинском регионе. Во время немецкой оккупации здесь было несколько лагерей с различными функциями: транзитный лагерь для советских военнопленных, и принудительный трудовой лагерь для евреев.
Ausbildungslager des SS — Polizeiführers im Distrikt Lublin — учебный лагерь для новобранцев для формирования украинской гвардии — Wachmannschaften des SS — und Polizeiführers, также называемый SS-ukrainische Wachmannschaften, также был создан на их территории.
Необходимость формирования украинских спецотрядов была связана со сложной ситуацией на Восточном фронте, высокой смертностью и востребованностью офицеров в боевых подразделениях. Поэтому 25 июля 1941 года приказом Г. Гиммлера было решено на оккупированных территориях создать вооруженные формирования из местного населения и советских военнопленных и призвать их в немецкую полицию.
Призывники
Большинство новобранцев из SS-ukrainische Wachmannschaften были советские военнопленные из лагерей в Хелме, Бяла-Подляске и Замосць, а также из немецких лагерей для военнопленных, созданных в СССР.
На примере лагеря военнопленных в Хелме известно, что в первые месяцы после захвата солдаты содержались на открытом воздухе, только в конце осени 1941 года для некоторых из них было построено несколько казарм, а остальным было разрешено самим строить землянки. Из-за отсутствия пищи были зафиксированы не единичные случаи каннибализма.
Вот немного воспоминаний пленного по 319 лагерю:
Доехали в конце концов куда-то. Вагон остановился, откатили дверь и опять знакомые команды:
– Alle raus! Los-los, prendzo-prendzo!
Какой там к черту «льос», когда половина доходяг в вагоне на ноги встать не может. Мы с Павлом вывалились из вагона в числе первых. Мы-то каждый день по три ложки концентрата ели, нам как раз хватило мишкиного, спасибо ему, мешочка. Перешли насыпь, первое, что увидели – обычный двойной забор из колючей проволоки, а за проволокой сразу лагерь, причем очень оригинальный. В поле зрения десять бараков-землянок.
Пытались нас построить, но ничего не получилось, так толпой и повели через ворота, и всех – а вылезло из вагона человек 20–25, немного больше половины всех бывших в вагоне – завели в один барак. Мы с Павлом заняли места опять рядышком на верхних нарах. Начали знакомиться с обстановкой.
Бараки — землянки, над землей выдаются только двускатные крыши с редкими окнами. Внутри барака центральный проход, по обе стороны – двухэтажные нары, на которых довольно толстый слой плотно слежавшейся стружки, кишевшей вшами. Посреди барака — кирпичная печь, которая почти не давала тепла. Вместимость барака 800 человек. Бараки сквозные, входы с обеих сторон, но с одной стороны каждого барака небольшой тамбур, а с другой – тамбур побольше и в нем комнатушка размером примерно шесть квадратных метров, где стоит железная печка и живет врач — он же старшина барака и два санитара.Нас, вновь прибывших, загнали в тот блок лагеря, который назывался «Карантин», в нем было десять бараков – это 8 тысяч человек.
Второй блок лагеря отделен от первого обычным двойным забором из колючей проволоки и назывался инфекционным блоком. Оба блока вместе назывались лагерь «Б». Где-то в этом же городе, имеющем очень мирное название Холм (по-польски – Хелм), есть еще лагерь «А».Оба эти лагеря вместе являлись одним из филиалов центрального лагеря, находившегося неподалеку от г. Люблина и именовавшегося «Дулаг-319».В этом лагере не было всемирно известной каменоломни, как в Бухенвальде, не было газовых камер, где людей освобождали от муки, именуемой лагерной жизнью, с помощью газа «циклона», не было крематориев. Зато вся солома в бараках карантина кишела сыпнотифозными вшами, и не заболевали здесь сыпняком только те, кто им уже переболел.
Вся цель лагеря «Б» заключалась в том, чтобы заразить всех привозимых сюда пленных тифом, поэтому не было здесь построений, пересчетов, никто не выгонял из барака. Баланду приносили санитары. Кто мог, вставали и получали свой черпак баланды у печки. Впрочем, до заболевания тифом все понемногу двигались, а заболевших немедленно переносили в инфекционный блок.
Кормежка была такая: в день черпак баланды, которая представляла из себя варево, содержащее две трети отвара и одну треть гущи, состоявшей из кусков брюквы, свеклы и небольшого количества картошки. Все эти корнеплоды привозились на кухню из буртов с поля, немытыми рубилась лопатами, и в таком виде попадали в варочные чаны. Поэтому, если дать постоять такой баланде, на дне котелка оседало до сантиметра земли и песка.
Кроме баланды на шесть человек выдавалась булка вполне, по лагерным понятиям, приличного на вкус и очень мало питательного хлеба, а к хлебу возле печки всегда стояла бочка с бурачным кофе и коробка с розовой солью. Позже я узнал, что соль эта содержала повышенный процент хлористого калия и добавлялась в рацион некоторых видов домашних животных.У барачных врачей карантина была только одна задача – констатировать у заболевшего тиф и направить его в инфекционный блок.
Как-то раз неожиданно пришел похудевший и как-то облезший Мишка, попавший в соседний барак. Эта встреча не принесла радости ни мне, ни ему. Он сразу стал требовать гороховый концентрат и никак не хотел смириться с тем, что не съесть его в дороге от Винницы до Холма я просто не мог.
Мне было тяжело оттого, что мы перестали понимать друг друга: я был многим ему обязан, но его претензии казались мне, как минимум, несерьезными.В бараке карантина я пробыл ровно столько, сколько длится инкубационный период у сыпняка. На десятый день после полудня начался у меня сильный озноб, вдруг навалилась головная боль и неимоверная слабость.
– Пашка, – сказал я, – кажется, моя очередь подошла. Помоги мне слезть и добраться до докторской каморки.С помощью Павла слез я с нар и потихоньку дотащился до докторской. Отворил дверь:
– Можно? – спрашиваю.
– Что, уже готов?
Ну, проходи, садись на табурет. Сел я на табурет, а в докторской каморке тепло-тепло! Приятно до ужаса! Сунул мне доктор под мышку градусник, и все вдруг поплыло, поплыло и исчезло в теплой, ласковой, от всего освобождающей волне беспамятства.
Причиной такого жесткого обращения с советскими военнопленными послужил отказ Советского Союза от подписания Гаагскую конвенцию 1907 года, регулирующую принципы человеческого обращения военнослужащих в плену.
Набор для сотрудничества с немцами в Шталаге в Хелме был непрерывным, и каждый месяц собиралось все больше и больше людей, готовых перейти на сторону противника. Последний документально подтвержденная вербовка военнопленных в соединение украинских эсэсовцев в Вахманншахтене состоялось в сентябре 1942 года. Тогда около 100 человек покинули лагерь Хелм. Последней группой новобранцев, завербованных немцами для сотрудничества, были украинцы, проживающие в восточных районах Люблинского района.
Численность украинцев в Люблинском воеводстве по довоенным переписям оценивалась более чем в 200 000, в то время как в Грубешовских, Влодавских и Хелмских повятах они составляли довольно значительную часть (от 23 до 38% от общей численности населения). Это была сельскохозяйственная община, которая не имела особых убеждений из-за своей этнической обособленности, часто характеризующейся низким уровнем осведомленности на национальном уровне.
Что касается религиозной принадлежности, то православная религия была более выражена. Укрепилась она в царский период, придя на место униатской церкви, которая была ликвидирована в 1875 году.
Вскоре после оккупации Люблинского района немцы начали политику поддержки украинского населения. Филиалы Центрального украинского комитета — Украинские комитеты помощи — были созданы по всему району для поддержки местного населения. Началось возвраждение православной церкви к церкви, которая в межвоенный период была передана католической церкви, и в 1940 году в Генеральном правительстве была основана епархия Автокефальной православной церкви в Хелмско-Подляском с резиденцией бывшего униатского собора.
Эксплуатация лагеря
Добровольцы были преимущественно молодыми украинцами и поступали преимущественно из западных областей Украины — Галиции, Волынской и Подольской областей, а также Люблина (тоже украинцы). В сентябре 1943 года группенфюрер СС Одило Глобочник (глава СС и полиции в Люблине) докладывал о 3700 охранниках-«травниках», натренированных в лагере. Однако имеется информация о более 4750 идентификационных номерах для охранников из лагеря Травники, выпущенных в это же время. Всего в 1941-1944 гг. было обучено 5082 «травников».
Кроме «украинеров-западенцев» добровольцами были русские, белорусы, прибалтийские и «туркестанские» добровольцы. В 1943 году Глобочник получил разрешение от Гиммлера на набор русских. Хотя большинство были именно «украинерами».
Крупным пополнением можно считать литовцев из расформированного 2-го литовского «Schutzmannschaft-Bataillone» («Батальон вспомогательной полиции порядка»). Часть полицейских этого батальона, после кровавых операция в Белоруссии в октябре 1941 года — марте 1942 года, прибыла на курсы охранников концлагерей в апреле 1942 года, другие же пожелали служить в районе Люблина, не проходя специального обучения.
Учебный лагерь СС и командира полиции района Люблина в Травниках Ausbildungslager des SS- und Polizeiführers, обычно называемый «школой охраны», был основан в период с августа по ноябрь 1941 года и действовал до июля 1944 года, когда Красная Армия вошла в Восточную Польшу. ,
Лагерь подготовки располагался на старой сахарной фабрике и прилегал к трудовому лагерю для еврейского населения. Командиром лагеря был Карл Стрейбель, который подчинялся командиру СС и полиции Люблинского района Одило Глобочнику.
Подготовка длилась около 3 месяцев. Новобранцев в основном обучали строевой дисциплине, использованию оружия, приветствию и несении дежурства по охране объектов и заключенных. Тренировке были на немецком языке, обычно проводились Фольксдойче и украинцами из Галиции. В случае отказа от службы новобранцы ссылались в качестве заключенных в концлагерь в Майданеке.
Количество обучаемых постоянно менялось. По разным данным, в лагере было от 300 до 2000 новобранцев, разделенных на подразделения по 100 человек. Всего через лагерь прошло от 8 000 до 18 000 призывников.
«Травники»-охранники «набивали руку» постоянно — они стали тренироваться в акциях переселения евреев из польских гетто и гетто, находящихся в западной части СССР, в польские лагеря смерти. В апреле 1942 года «травники» устроили «селекцию» в гетто «Пески» (6 миль от Травников) и эскортировали обречённых на смерть польских, немецких и австрийских евреев уже не способных работать в свой перевалочный лагерь в Травниках.
Обречённых на смерть заперли в сарае на ночь – к утру умерло от удушья от 200 до 500 евреев. Их трупы для отчётности побросали в грузовики и отправили в Бельзец, также как и живых. В течении всего 1942 года нацисты в ходе операции «Рейнхард» ликвидировали еврейские гетто, евреев депортировали в лагеря смерти, при этом использовались «травники». Они отметились в гетто в Варшаве, Люблине, Львове, Радоме, Кракове, Белостоке, Честохове (Czestochowа).
В какой-то степени безжалостность «травников» и отсутствие моральных принципов могут объяснить их низкий уровень образования (как правило, заканчивающих начальную школу) и молодой возраст, что упрощало идеологическую обработку и воздействие пропаганды жестокость, что, конечно, ни в коей мере не оправдывает их чрезмерное упорство в выполнении жестоких приказов машины геноцида.
После войны
Послевоенная судьба преступников в Травниках разнообразна. Некоторые из них были приговорены польскими судами в соответствии с постановлением Польского комитета национального освобождения «О приговоре для фашистско-нацистских преступников, виновных в убийстве и жестоком обращении с гражданскими лицами …», некоторые находились в СССР и там после войны предстали перед судом. Военные трибуналы чаще всего приговаривали «травников» к многолетнему тюремному заключению.
Некоторым «травникам», принимавших в процессе геноцида на протяжении многих лет, удавалось избегать ответственности. Охранник из Треблинки — Федор Федоренко, только в 1980-х годах, после депортации из США в СССР, был приговорен к смертной казни.
Самый известный из выпускников — Иван Демьянюк, которого называют садистом по кличке «Иван Грозный», также долгое время скрывался от правоохранительных органов. После того, как его осудили и приговорили к смертной казни на судебном процессе в Израиле, он подал апелляцию и был оправдан. Только на следующем судебном процессе, в Мюнхене, в 2011 году, с учетом новых доказательств, он был признан виновным в соучастии в массовом уничтожении евреев в лагере Собибор и приговорен к 5 годам тюремного заключения.Но наказание отбыть не успел, так как умер год спустя в баварском доме престарелых.
