Курдюков пришёл с работы домой и нажал на кнопку дверного звонка.
— Ты, Витя? — раздался голос жены из квартиры.
— Ну а кто ещё? — нетерпеливо сказал Курдюков, руки которого были отягощены продуктовыми пакетами из “Пятёрочки”.
И вдруг негромко кашлянул.
— Витя, — обеспокоенно спросила жена с той стороны двери. — Мне показалось, или ты кашляешь?
— Это… в горле запершило, — попробовал неловко оправдаться Курдюков.
— Вот только не ври мне, — строго сказала дверь. — Ты каждый день ездишь на работу в метро в окружении сотен людей. У тебя вирус! Тот самый, коварный китайский!
— Не говори чепухи, — растерялся Курдюков. — Я прекрасно себя чувствую. Ни температуры, ни слабости.
— У этого вируса длительный инкубационный период. Я сегодня слышала по радио. Витя, прости, пожалуйста, но я не могу пустить тебя домой. Была бы я одна — куда ни шло. Но у нас дочь и бабушка! Я не хочу потом хоронить всю семью! Я прошу тебя, перекантуйся где-нибудь две недели. Если не заболеешь, будем жить снова все вместе.
Курдюков стоял у двери, будто оглушенный обухом. То, что он слышал, не помещалось в его голове.
— Ты сбрендила, Люба? — выдавил он из себя. — Где я буду кантоваться две недели?
— В гостинице! — нашлась супруга. — Сейчас я тебе отдам самое необходимое!
Лязгнула цепочка, и в узкой щели появилась рука с маникюром “кошачий глаз”. Рука держала паспорт, зубную щётку и полотенце.
— Послушай, это даже не смешно! — разъярился Курдюков. — Дикость какая-то! Гостиница стоит пятьдесят тысяч рублей! А у меня только четыре и зарплата через неделю!
— Прости, Витя! Возьми паспорт. Больше я для тебя ничего сделать не могу. Встретимся 21 числа!
Дверь хлопнула, и ошалелый Курдюков остался стоять на лестничной клетке с пакетами, паспортом и зубной щеткой. Только минут через двадцать он, наконец, придумал план действий.
Поднявшись на этаж выше, Курдюков постучался к Виолетте, разбитной соседке лет тридцати, которая относилась к нему с явной симпатией. Симпатию до сего момента Курдюков, как примерный семьянин, игнорировал. Но Виолетта все эти годы надежду не теряла.
— Виолетта, тут такое дело, — начал Курдюков, играя желваками. Он не хотел казаться смешным, но поневоле приходилось. — Моя жена…
И он, запинаясь, изложил суть дела.
— Идти мне совершенно некуда. Можно я посплю это время у тебя на диванчике? В маленькой комнате. У тебя же их две. Или даже на раскладушке. Просто посплю, без всяких… подводных камней. Да ты не переживай. Она у меня отходчивая. Уже завтра пожалеет, и я вернусь обратно.
Виолетта смотрела на него огромными глазами.
— Послушай, Виктор, — осторожно заметила она, — твоя Люба, конечно же…
Она перебрала в уме все цензурные слова (обижать Курдюкова ей совершенно не хотелось), не нашла ни одного подходящего и продолжила.
— … не права. Но уж раз так получилось, конечно, располагайся. Ты меня не стеснишь.
— А вот мой пай, — скромно сказал Курдюков, протягивая пакеты. — Здесь на три с лишним тысячи. Колбаса, макароны и все такое.
Поужинав вместе с Виолеттой, он скромно ушёл в соседнюю комнату и принялся читать “Сагу о Форсайтах», найденную на книжной полке. В принципе, дело оборачивалось не так уж отвратительно.
Вдруг в курдюковском кармане запиликал мобильник. Звонила Люба. Курдюков посмотрел на трубку, как на живую гадюку, но телефон взял.
— Ты где, Курдюков? — жена разговаривала металлическим голосом. То, что она назвала его по фамилии, тоже ничего хорошего не предвещало.
— Кантуюсь, как приказано, — мрачно ответил Курдюков.
— И где же? — ядовито спросила жена.
— Неважно. Сховался в бульбу, — неловко сострил Курдюков. — Мне возвращаться?
— Я же сказала: увидимся двадцать первого!
Курдюков в сердцах бросил трубку.
Спустя десять минут раздался повторный звонок. Это была, разумеется, жена.
— Курдюков, признайся честно! Ты у бабы?
Не в силах удержаться перед такой пассионарностью, Курдюков нехотя выдавил:
— Да. Я у бабы. А куда мне идти?
— Мерзавец! Чудовище! У тебя была баба, о которой я не знала?
— У нас чисто платонические отношения, — отчеканил Курдюков. — А за крышу над головой я рассчитался продуктами. Я не альфонс. Я человек гордый.
— Посмотрите на него! Аристократ хренов! Ну-ка, немедленно собирай вещи и уходи от неё!
— Мне некуда идти, — обиделся Курдюков. — И не мешай мне, я читаю книгу.
Он подумал и отключил телефон на пару часов. Когда он включил его повторно, там было уже пятнадцать непрочитанных сообщений.
«Курдюков! Что это за баба? Я ее знаю?»
«Сдай завтра тест на вирус. В платной поликлинике».
«Ты ведешь себя как осел».
«У нас оливье на ужин. А тебя чем твоя шлюха накормила?»
«Ты еще и телефон отключил?»
«Вот я дура. Я больше не буду тебе писать. Прощай».
Курдюков пожал плечами и лег спать с тупой мигренью неясного происхождения. В дверном проеме несколько раз туманно мелькнула Виолетта в черном пеньюаре, как бы намекая на что-то, но Курдюков предпочел ничего не заметить.
Утром пришло еще несколько эсэмэсок.
«Скажи правду. Ты же не спал с ней?»
«Ты еще кашляешь? Ты позвонил в поликлинику?»
«Я серьезно. Сдай тест, и мы поговорим насчет твоего возвращения».
Курдюков психанул и написал:
«Я никуда не пойду. В городе нет таких тестов, об этом недавно писали. Да и там уже сотня таких больных понабежала. Если я где-то и заражусь, то именно там».
«Ну тогда придешь через 13 дней!»
Курдюков разозлился и за завтраком был особенно любезен с Виолеттой, которая почему-то жарила яичницу и варила кофе в полном вечернем макияже и кружевных чулках.
Весь день не было ни сообщений, ни звонков. Зато звонок раздался в три часа ночи, когда Курдюков одиноко досматривал десятый сон.
— Спишь? — без энтузиазма спросил голос Любы.
Курдюков не нашелся, что бы такого ехидного ответить, и грустно сказал:
— А сама как думаешь? Сплю.
— Один? — подозрительно уточнила Люба.
— С пультом от телевизора, — признался Курдюков.
— Я тебе не верю, — вздохнула Люба. — Она хотя бы красивая?
— Красивая, — подумав, согласился Курдюков.
— Можешь один раз переспать, — неожиданно заявила Люба. — Ты же животное. У тебя инстинкты. Тебе надо! Но не больше одного раза!
Спать с Виолеттой по приказу жены было как-то неловко. Курдюков ограничился тем, что в этот день, в благодарность за все, дружески потрепал соседку по щеке.
Прошла неделя. Жена заваливала Курдюкова эсэмэсками, а он никак не мог решиться на последний шаг в отношении Виолетты. Та, видя заторможенность гостя, начала нервничать и как-то даже, отбросив пиетет, накричала на Курдюкова за то, что не оценил в должной мере ее борщ. Обстановка накалялась. Курдюков чувствовал себя между Сциллой и Харибдой.
На восьмой день Люба позвонила и сказала:
— Я узнала, что первые симптомы проявляются уже через неделю. Думаю, хватит карантина. Ты же не кашляешь больше? Жара нет?
— Нет.
— Ну и возвращайся домой. Хорош дурака валять.
— Я дурака валял? — поразился Курдюков.
— Ну не я же! И все-таки, кто эта баба?
— Этого я никогда не скажу, — благородно насупился Курдюков. — Скоро буду.
Он нежно попрощался с Виолеттой и даже легко прикоснулся к ее ушку губами. В глазах у Виолетты заплескалась грусть.
— Если что, — предложила она отчаянно, — я вас всегда жду к себе на карантин.
— Разумеется, — с деланной бодростью согласился Курдюков.