В пять часов утра 9-го апреля на станицу Елизаветинскую двинулись густые цепи красных. Кому моменту на восточной окраине станицы был расположен Корниловский полк, западную часть защищали партизаны Казановича, также постепенно завершала переправу конница генерала Эрдели, готовясь вступить в бой, однако задействовать все силы было слишком рано, тем более их было все еще слишком мало.
Действиями частей противника руководил командующий большевицким фронтом Автономов — бывший хорунжий, позже брошенный красными на смерть в тяжелом состоянии. Ему было поручено руководство обороной Екатеринодара. Автономов давно находился в конфликте и внутренней борьбе за власть с другим красным командиром Сорокиным, чья кончина оказалась еще более скорой, но сейчас речь идет не об этом. Как бы то ни было, а силы красных превышали численность переправившихся белогвардейцев как минимум в десять-двенадцать раз и надо было в ответ что-то решать.
Тем временем под свист шрапнели авангард большевиков приближался к Елизаветинской. Основной удар противника пришелся во фланг Корниловского полка. Он был настолько силен, что вскоре уже весь полк сражался, едва сдерживая натиск красных. Постепенно Неженцев бросил в бой все свои силы. Отступать было некуда и корниловцы бились изо всех сил, приковав к себе все внимание противника. Это дало возможность Партизанскому полку генерала Казановича незаметно перейти на восточную окраину и неожиданно в три часа дня мощным ударом всех сил контратаковать красных.
Это было настолько внезапно, что противник в ужасе поспешил поступить, испугавшись угрозы окружения, ставшей реальной после того, как добровольцы с дружным «Ура!» погнали красных по всему фронту. Откуда только взялись силы, проведя все утро и день в сражении, корниловцы бросились в след за партизанами, преследуя большевиков в направлении Екатеринодара. Вскоре корниловцам пришлось остановиться, их части были разбросаны по окраинам станицы и должны были прикрывать переправу со стороны Елизаветинской, а Партизанский полк с ходу занял кирпичный завод и почти без сопротивления приблизился к кубанской столице. Автоматически вставал вопрос, что делать дальше? Для штурма города сил было слишком мало, но и бездействовать добровольцы тоже не могли.
Будь на месте Богаевского генерал Марков или другой решительный генерал подобного склада ума, то он наверняка предпринял бы попытку штурма, однако Африкан Петрович решил отступить обратно к Елизаветинской. Позже его часто упрекали за это, но в сложившейся ситуации сложно однозначно судить, чем закончился бы этот штурм. Конница еще не успела переправиться в полном составе и в сражении не участвовала, Корниловский полк был изнурен боем и не мог сходу собрать свои роты, рассредоточенные вдоль станицы, да и без прикрытия оставлять переправу было нельзя. Таким образом Богаевский мог расчитывать только на Партизанский полк Казановича, который на подступах к городу встретили бы как минимум тридцать тысяч хорошо вооруженных большевиков Автономова и Сорокина. Отдалившись от переправы и втянувшись в бой, полк мол просто попасть в окружение и целиком погибнуть до подхода основных сил. Даже в случае успешного взятия города красные сделали бы все для того, чтобы выбить партизан из него, а скорее даже наоборот не выпустили бы его из Екатеринодара, перемолов на улицах города. С другой стороны в те дни Добровольческая армия постоянно решала исход сражений в свою пользу не численностью, а сообразительностью, неожиданными ударами, стойкостью своих рот и сотен. Впрочем, Корнилов одобрил действия Богаевского.
Параллельно в штабе Добровольческой армии шли обсуждение дальнейших планов после взятия Екатеринодара, в чем никто не сомневался. Было решено, что восстанавливать самостийное правительство Кубани слишком рано и во избежание двоевластия сошлись на мнении, что краем временно будет править генерал-губернатор, которым должен был стать Антон Иванович Деникин.
Помимо этого генерал Корнилов решил впервые отдать приказ о мобилизации Кубанского казачества, на призыв вступить в армию откликнулось порядка двухсот казаков из местных станиц, что в сложившейся ситуации было ощутимым пополнением для немногочисленных частей Добровольческой армии.
А переправа шла полным ходом, ожидая своей очереди, раненные грелись на весеннем солнце, лежа под открытым небом. Здесь же с шутками разъезжал бывший председатель Государственной Думы 3-го и 4-го созывов Михаил Николаевич Родзянко с группой штатских, прогуливался вдоль телег матрос Баткин. А кубанцы и в особенности марковцы из Офицерского полка тяжело вздыхали, вслушиваясь в гул сражения, они никак не могли привыкнуть, что находятся вдали от него и рвались вперед. Однако 1-я пехотная бригада была нужнее на этом берегу, она обеспечивала переправу прикрывая ее от большевиков.
И тем не менее, генерал Марков разделяя переживания своих лучших воинов, ворчал, переговариваясь со своими офицерами
— Чёрт знает что! Попадёшь к шапочному разбору!..
А тем временем Партизанский полк по приказу Богаевского отошел от предместий Екатеринодара и закрепился у кирпичного завода, отвечая на огонь красных меткими пулеметными очередями и винтовочными выстрелами. Впрочем, патронов было немного, поэтому их берегли, стараясь лишний раз не стрелять, лишь на небольшом пригорке молодой пулеметчик прапорщик Зайцев с открытой позиции поливал пулеметным огнем расположение красных, которые в панике все еще жались к Екатеринодару.
Вот как описывал его подвиг и подвиг юной девочки-казачки Вавочки Грековой генерал Богаевский, ставший свидетелем смертельного «танца» бесстрашной молодежи на острие смерти, косившей ряды детей, поднявшихся вместо отцов, которые в своем большинстве остались равнодушны:
«Осматривая со своего наблюдательного пункта у кирпичного завода поле сражения, я заметил впереди, на боевом участке Партизанского полка, курган, на котором трещал пулемет среди кучки людей. Видно было, что этот пункт привлек особое внимание красных: около него беспрерывно рвались их гранаты, но, к счастью, ни одна на него не попадала. Я пошел туда.
На вершине невысокого кургана с отличным обстрелом стоял почти открыто наш пулемет. Около него лежал молодой офицер (прапорщик Зайцев, прекрасный офицер, скоро убитый) и как виртуоз разыгрывал страшную симфонию на своем смертоносном инструменте. Выпуская одну ленту за другой, он, видимо, прямо наслаждался своей меткой стрельбой…
И действительно, она была великолепна. Вот выезжает у фермы красная батарея на позицию. Ленту — по ней. Падают несколько солдат, ранены две лошади, и «товарищи» сломя голову удирают к пушкам за рощу. Навстречу им показались какие-то повозки — не то обоз, не то зарядные ящики. Снова лента — и, переворачиваясь на поворотах, исчезает и этот обоз… То же случилось и с группой всадников, по-видимому, начальством, выехавшим на возвышенность у фермы. Пол-ленты — и «главковерхи» разлетелись стремительно в разные стороны.
Тут же на холме находились и оба командира полков с своими адъютантами, и среди них молоденькая сестра милосердия в черной косынке — Вавочка, которая, сидя спиной к противнику, старательно набивала пулеметную ленту патронами и весело болтала с окружающими.
— Это что такое, Вавочка, зачем вы здесь? — строго спросил я ее, меньше всего ожидая встретить молодую девушку в таком опасном месте.
— Ваше превосходительство, позвольте мне остаться: здесь так весело, — отвечала она, умоляюще сложив маленькие ручки, и, улыбаясь, ждала ответа.
Я позволил до своего ухода.
Вавочка, падчерица донского полковника К. М. Грекова, — любимица всей Добровольческой армии. Веселая, всегда жизнерадостная, цветущая чистой нетронутой юностью, она не состояла ни при одном лазарете, а появлялась всюду, где нужна была помощь раненым, которым отдавала все свои молодые силы и часто все из своей одежды, что можно было разорвать на бинты. Жила она, как птица небесная, при какой части придется, везде была желанной гостьей. И несмотря на свою молодость и окружающую обстановку, Вавочка сумела так себя поставить, что в ее присутствии никто не позволял себе брани, нескромной шутки или пошлого ухаживания. Ее нравственная чистота, веселость и сердечная доброта вызывала общие симпатии, как к милому шаловливому ребенку.
Часто заглядывала она и в мой штаб, всегда с веселой шуткой или какой-нибудь безобидной выходкой, иногда жила по несколько дней. Нередко являлась в мужской одежде, так как юбку и косынку успевала уже порвать на бинты. Тогда офицеры дарили ей юбку, купленную тут же у хозяйки; и для нее это был очень приятный подарок.
Однако наш пулеметчик, видимо, уже очень обозлил «товарищей». Гранаты стали падать у кургана все чаще и чаще. Одна из них взрыла огромный черный фонтан земли перед самым пулеметом, засыпав ее комьями всех нас. Вавочка встряхнулась, как утка, и продолжала весело болтать, набивая ленту.
Пора было уходить. Красный пушкарь, видимо, уже пристрелялся, и следующая очередь будет «в точку»…
Забрав Вавочку и лишних офицеров, я ушел с холма. И вовремя. Вскоре град снарядов снова осыпал курган, и один из них упал на то место, где мы только что лежали. Пулеметчик остался невредим, но должен был переменить позицию. Вавочке я запретил появляться в боевой линии. Но она меня не послушалась. Через день ее принесли мертвой с боевого участка партизан.
Ее нашли вместе с убитой подругой в поле за цепями с несколькими шрапнельными пулями в груди и маленькой куколкой, зажатой в застывших руках, — шутливым подарком одного из офицеров. Я видел ее лежащей на телеге у штаба Корнилова перед отправлением в станицу Елизаветинскую, где ее похоронили вместе с подругой у церкви. Скорбно были сжаты красивые губки, умевшие так весело смеяться в минуты смертельной опасности. Суров был облик милого лица.
К Богу отлетела чистая душа, никому в своей коротенькой жизни не сделавшая зла…
В Добровольческой армии было около двух десятков женщин и девушек. Некоторые из них несли службу в строю, как рядовые, остальные — как сестры милосердия. И те и другие оставили у нас прекрасную по себе память. Многие из них погибли во время похода, живые разбрелись по свету. В своем рассказе мне еще придется говорить о некоторых из них.»
В ходе работы над книгой и задолго до этого мне приходилось перечитывать воспоминания непосредственных участников сражений Гражданской войны, в основном они полны скорби за потерянную России, за ее павших защитников, но нет ничего ужаснее чем смерть мальчиков-кадетов и в особенности юных девочек, пошедших с медицинской сумкой через хрупкое плече или даже с оружием в руках сражаться за свет, за добро и свободу.
Эти совсем еще дети остались лежать на всех фронтах, они никогда не вырастут, никогда не услышат смех собственных детей, потому что чья-то подлая рука оборвала их жизнь. Кто-то взял на себя право решать, кому жить, а кому нет, и первыми в этой мясорубки погибли чистые и прямые дети России, а без них погибла и Россия, добив сама себя за сто лет.
Впрочем, вернемся непосредственно к описанию героических событий под Екатеринодаром.
К вечеру 9-го апреля сражение стало затихать, красные издали обстреливали Елизаветинскую и переправу, им было пока не до атаки, они срочно подвозили все новые и новые отряды, а партизаны расположившись у кирпичного завода, дальше не шли, как и было приказано. Упоминаемый выше прапорщик Зайцев сменив позицию после точного обстрела красных, продолжал изредка выпускать короткие очереди при появлении подходящей мишени, расстреливая большевиков словно в тире. Также рядом время от времени грохотали выстрелы — это партизаны охотились, отстреливая особенно ретивых и любопытных красных, высовывавших свои головы. В целом же бой вечером практически прекратился, а большая часть полка была отведена обратно в станицу на ночлег. Здесь же расположилась конница Эрдели, переправившаяся еще утром 9-го апреля, но в сражении не участвовавшая.
Корниловцы контролировали переправу со стороны Елизаветинской, к восьми вечера они преимущественно расположились по домам, получив при этом пополнение из трех сотен кубанских казаков во главе с есаулом Киселем. А 1-я пехотная бригада прикрывала ее на противоположном берегу у аулов. Сама же переправа не прекращалась ни на минуту, все понимали, что скоро начнется решающий штурм города и надо было опередить красных, не дав им подвезти еще большие силы, ведь их и так было во много раз больше по численности, но добровольцы решительно верили в победу.
Царствие небесное и вечная память героям Ледяного похода и всем воинам антибольшевицого сопротивления!
Отрывок из книги "Белая Вандея России"
