В эти дни очень много людей вспоминают о том, как они восприняли смерть Л.И. Брежнева. Многие утверждают, что знали об этом еще 10 ноября. Сомневаюсь…
В ночь с десятого на одиннадцатое ноября 1982 года в Новосибирском высшем военном командном училище МВД СССР события развивались следующим образом. Первым в дежурку в полночь вошел сержант-секретчик, дежуривший в комнате, где установлена аппаратура ЗАС, который доложил, что из Москвы поступила шифровка, но уровень допуска не позволяет ему ее расшифровать. Срочно послали дежурную машину за начальником шифровальной службы, старшим прапорщиком.
Немедленно приехал генерал начальник училища. Дежурный по училищу пошел с ним в кабинет докладывать ход дежурства.
В этот момент внезапно в кабинете начальника училища зазвонил телефон ВЧ.
Грозный голос заместителя начальника внутренних войск строго потребовал от генерала: «Почему Вы единственный не доложили о ходе исполнения шифротелеграммы номер…..? Вас немедленно уволить?»
Опытный и находчивый генерал, сделав вид, что не расслышал вопрос (в связи сбоем в работе ВЧ связи), успел позвонить командиру расположенной неподалеку дивизии спецвойск (по охране особо важных объектов), шифровальщики которой со всеми допусками работали круглосуточно. Тот коротко объяснил ситуацию!
Поэтому, когда руководящий телефон зазвонил снова, генерал уже докладывал бодро.
Прибежавший наконец секретчик имел вид человека, приговоренного к смертной казни. Генерал быстро прочитал шифровку, дал четкие указания, и началось невиданное ранее. Только минут через двадцать я понял, что мы приводимся в ПОЛНУЮ БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ без объявления тревоги.
Со склада в оружейные комнаты привозились ящики не только с патронами, но и гранатами, и спецсредствами. Курсанты и солдаты последовательно получали оружие, боекомплект, экипировались.
В то время, до конфликтов конца 80-х, в СССР это было невиданным явлением. Офицеры так же вооружались. Пересчитывая патроны и снаряжая магазины они реально осознавали, что происходит что-то невероятное.
«Как Вы думаете, — спросил я одного очень уважаемого мною немолодого полковника, — что происходит?»
«Только одно может быть — Брежнев умер. Не дай Бог! Все поменяется….»
На плацу дымили моторы боевой техники, готовность войскового оперативного резерва Министра внутренних дел СССР была максимальной.
Но команда для всего личного состава была простой: сохраняя максимальную боеготовность продолжить нормальное функционирование, ждать дальнейших указаний.
Трудно было передать удивление гражданских преподавателей, прибывших в тот день на первую пару для проведения занятий по высшей математике, иностранным языкам, этике и эстетике, и встретивших в аудиториях курсантов в шинелях, экипировке, «украшенными» подсумками с набитыми патронами магазинами.
Первые тревожные звонки из города от друзей и родственников начались не раньше 10 утра по новосибирскому времени, это по Москве было шесть утра.
Всем отвечали по инструкции: «Ничего сказать не могу! Ждите правительственного сообщения! Не беспокойтесь, но несколько дней нас дома не будет….»
Отбой нам дали только через несколько суток, после завершения похорон Леонида Ильича, на следующий день. До сих пор (по прошествии 35 лет) так и не могу понять: что это было?
Либо исполнение обычной типовой инструкции на случай кончины главы государства, либо следствие каких либо «подковерных» усилий определенных кругов руководства страны?
В контексте последующей трагичности судьбы Н.А.Щелокова мысли могли приходить разные.
Но могу сказать только одно: боеготовность и эффективность внутренних войск традиционно была очень высока и они уверенно могли выполнить очень сложные поставленные задачи.
Последующие конфликты конца восьмидесятых — начала девяностых годов наглядно это доказали!